Rosyjska, białogwardyjska reakcja na „Lewą wolną” Józefa Mackiewicza
Tłumaczyć nie będę, czut`-czut` za dużo.... :)
Белое Движение на Юге России в 1919 году и маршал Пилсудский
К. Перепеловский
za:"Кадетская перекличка" № 33
Польские события последних двух лет, так же, впрочем, как и все несчастья, обрушившиеся на Польшу во время польско-советской войны 1919-20 гг. и потом, начиная с сентября 1939 г., закончившиеся установлением в ней коммунистического режима правления, невольно воскрешают в памяти участников Белого движения тот период, когда после окончания Первой мировой войны 1914-18 гг. руководители возрождавшегося Польского государства должны были в 1919 г. сделать выбор в отношении своей политики в русском вопросе между двумя решениями: иметь ли в будущем, по окончании русской гражданской войны, своим восточным соседом восстановленную национальную Россию или же использовать создавшуюся обстановку для расширения территории Польского государства на восток, за счет России, пусть даже путем военных действий против Красной армии и, в таком случае, воздерживаться от какого-либо содействия белым армиям Юга России, видя в случае их победы препятствие к осуществлению дальнейших планов начальника Польского государства маршала Пилсудского.
Принятие первого решения, то есть борьба совместно с Белым русским антикоммунистическим движеним против общего врага, откровенно стремившегося к мировой революции и к установлению во всех странах Европы коммунистических правительств, подразумевало, конечно, согласование военных действий польских вооруженных сил с белыми армиями Юга России, осенью 1919 г. победно продвигавшимися по направлению к Москве. Второе решение, наоборот, означало ни под каким видом не оказывать никакой помощи, хотя бы косвенной, войскам генерала Деникина, отказываясь от всякого взаимодействия с ними, чтобы "не допустить победы контрреволюции" и "реакции" (в кавычках) в России.
За годы, прошедшие с того времени, когда Польша сыграла очень важную роль з неудаче вооруженной борьбы белых армий Юга России и, как неизбежное следствие этого, в укреплении в России советской власти, многие свидетели событий, о которых будет идти речь, так же как и большинство участников Белого движения, сошли уже в могилу, почему на долю последних из них, еще оставшихся в живых, лежит долг постараться, в меру своих сил и возможностей, восстановить историческую правду для тех поколений наших соотечественников, из которых одни покинули страну осуществленного социализма только после войны 1939-45 гг., другие - выросли или даже родились за рубежом и не знают многого о Белом движении, вообще, ни о внешнеполитических установках его вождей, в частности. Поэтому, как у одних, так и у других, вполне естественно может возникнуть вопрос, какое же решение принял тогда маршал Пилсудский, какими мотивами он при этом руководствовался и, с другой стороны, как в действительности относились вожди Белого движения к возрождению самостоятельной Польши.
От ответа на этот вопрос и зависит правильная оценка позиции, занятой тогда маршалом Пилсудским, позиции, оказавшейся роковой и для Белого движения и для дальнейшей судьбы Польского государства.
Как это ни может показаться странным, этот же вопрос обсуждался и в кругах польской антикоммунистической эмиграции в 1966 г., то есть через 47 лет после событий 1919-20 гг.
В издающейся в Париже русской эмигрантской газете в 1966 году было помещено "письмо из Лондона", - статья под заглавием "Скандал вокруг польского бестселлера", подписанная г. П. М. К-цким, из которой можно уяснить себе взгляд польских эмигрантов на русскую политику маршала Пилсудского и, в частности, на его отношение к русскому противобольшевистскому Белому движению.
В полемике по этому вопросу, "страстной, резкой и подчас истерической", по выражению г. П. М. К-цкого, из статьи которого мы и заимствуем ее историю, принимали участие, высказываясь в польской эмигрантской печати и на различ-ных собраниях, бывшие польские министры, генералы, занимавшие руководящие посты в польской армии, партийные и общественные деятели, писатели, критики и т. д.
Поднялась она, эта полемика, вокруг вышедшей из печати в декабре 1965 г. книги известного польского писателя Иоси-фа Мацкевича "Лева-вольна!" - команда, означающая приказание кавалерийской колонне принять вправо и тем освободить левую сторону дороги для встречной или перегоня-ющей другой колонны (в русской коннице - "Повод вправо!"). В заглавии романа играет роль и употребление слова "лева" в политике (левый, левая): с одной стороны - действие романа происходит в польском уланском полку, в котором служит главный герой романа, времени польско-советской войны 1919-20 гг., когда ему часто приходится слышать эту команду, с другой --- так как роман переплетается с описаниями исторических событий и фактов, его заглавие как бы показывает, каким именно способом была открыта "левой" стороне дорога к окончательной победе.
Роман этот, скорее эпопея, - говорит П. М. К-цкий, - - написан яркими красками. Читая его чувствуешь как бы дыхание ветра над тысячеверстным фронтом, привкус на губах пыли, взбитой копытами проходящей конницы, запах полей и разогретой на солнце кожи поводьев и конского пота; слышится скрип седел, говор, брань и солдатская матерщина, нераздельные с тогдашней суровой действительностью как свист пуль, строчка пулеметной ленты, тусклый блеск обнаженных клинков. Зато не чучствуе-ся в книге Мацкевича того, что неразрывно связано со всяким национальным поборничеством: все действующие лица как бы равны перед лицом событий, будь то поляки, русские или другие".
Литературные достоинства романа, кажется, ни у кого не вызвали сомнений. Польский поэт Мариан Темар написал восторженную рецензию ("Тыдзень польский" 15-1-66), возвысив Мацкевича выше польских классиков. "По сравнению с Мацкевичем, - писал Темар,- - Генрик Сенкевич - просто автор книг для детей, "cо времени Жеромского не было в польской литературе прозаика столь крупной величины". Лауреат нескольких литературных премий писатель Карл Збышевский посвятил эпопее Мацкевича не менее восторжен-ную статью под заглавием "О началах нашей независимости - иначе" ("Литературная среда" 21-1-66). Он же первый обратил внимание на историческое содержание романа.
Выступили с хвалебными отзывами и другие польские писатели как известный критик Михаил Хмелевец, М. К. Павликовский, князь Лев Сапега и другие. Состоялся ряд "вечеров" и публичных дискуссий на тему о книге Мацкевича, и, по мере все возраставшего интереса к роману, в редакции польских газет и жуоналов хлынула масса писем "за" и "против". Центральная польская библиотека в Лондоне признала, что роман пользуется рекордным успехом: на каждый экземпляр образовываются очереди до 60 человек.
В исторической части романа речь идет, оказывается, о том, что маршал Пилсудский и его социалистическое окружение ошибочно считали врагом Польши не "красную", а "белую" Россию, что позиция, занятая Пилсудским в отношении русского Белого движения воспрепятствовала разгрому большевиков на первых же порах существования советской власти в России, обстоятельство, послужившее началом всей той действительности, которая и существует поныне.
9 февраля 1966 г. появилось в "Литературной среде" интервью с автором: "Разговор о громкой книге". На заданный ему вопрос Мацкевич ответил следующее:
"... Говорят о гении Пилсудского... Но Пилсудский сам же признал, что он ожидал от большевиков, от большевистской России, что она скорее, чем любая иная Россия, захочет удовлетвориться лишь чисто великорусской территорией... Помилуйте, - продолжал Мацкевич, - этого единственного, капитального политического взгляда достаточно в доказательство того, что маршал Пилсудский не только не осознал, что такое большевизм, но действовал в каком-то тумане, оторванный от окружающей действительности. Что же касается вопроса, почему большевизм не был в те годы разгромлен, обратимся за ответом лучше всего к самому Ленину. Он сам, сейчас же после подписания перемирия с Польшей, признал на Московской партийной конференции, что большевики "давно бы висели на придорожных деревьях", если бы им не удалось использовать взаимной вражды, раздиравшей их противников. Подразумевая а данном случае Деникина-Пилсудского-Врангеля-Францию". Надо сказать, что г. П. М. К-цкий считает, что Мацкевич, по-видимому, использовал, кроме старых, более или менее известных материалов, также и новые, до сих пор недоступ-ные, как, например, впервые опубликованные в Париже мемуары польского премьер-министра Витоса, хранящиеся в тайном архиве записки графа Коссаковского о секретных переговорах Пилсудского с Лениным в 1919 г., инструкции, данные маршалом его засекреченному агенту капитану Боернеру, воспоминания некоторых польских большевиков, изданные теперь в Варшаве, и многие другие.
В общем, основная мысль исторического повествования Мацкевича сводится, в главных чертах, к следующему: Пилсудский не был гением и не возвысился выше других национальных вождей того времени. Он и его социалистическое окружение считали "врагом № I" не красную, а белую Россию, и Ленин это знал. В 1919 году, образовывая везде, где это было возможно, большевистские правительства всех национальностей, он сделал исключение для Польши, так как надеялся на секретнее с нею соглашение. Карл Радек, который после неудачного коммунистического путча в Берлине в 1919 году был вытребован Пилсудским под предлогом, что он - польский гражданин, житель гор. Тарнова, пребывал затем тайно в Польше и потом был в секретном порядке препровожден офицерами 2-го отдела польского Генерального шта-ба на советскую сторону. Доверенный Ленина, известный немецко-польский большевик Юлиан Мархлевский приезжал в Варшаву, а потом вел тайные переговоры в Беловежской Пуще и в Мокашевичах. Пилсудский пошел на тайное соглашение с большевиками и сохраняв "нейтралитет", ожидая, пока красные победят белых Командующим армиями был отдан стро-го секретный приказ ни под каким видом не оказывать по-мощи войскам Деникина. Пилсудский дал лично капитану Бо-ернеру для передачи Мархлевскому, а через него Ленину, заверение, что сделает все возможное, чтобы не допустить победы контрреволюции в России.
Это была уже подлинная "карт бланш", ибо Пилсудский прибавил: "во всяком случае! Даже если бы господин Ленин не захотел поверить в искренность моего решения". Но Ленин поверил, и в то время, когда польские силы десятикратно превышали большевистские, снимал войска с польского фрон-та перебрасывал их на юг России. Ленин предлагал Польше мир, но имел в виду мир, подобный "Брестскому" (мир большевиков с Германией), то есть "пространство взамен вре-мени". Весной 1920 года Пилсудский сделал ошибку, стянув главные свои силы на Украину, в действительности против пустого пространства, в то время как Ленин все силы, освобожденные с деникинского фронта, за исключением конницы Буденного, сосредоточил в мощный кулак на северном, белорусском участке фронта против слабых польских сил, что привело к июльской катастрофе 1920 года, разгрому и почти бегству польских войск до самой Варшавы.
Ленин протягивал уже было руку, чтобы захватить "ключ в Европу", ибо в этом состояла действительная его цель. Война не была "польско-русской", а войной со сверхнациональным нашествием большевистской заразы, то есть не "русской", а мировой революции. Но Пилсудский этого не понимал, также как и Деникин, боровшийся, с своей стороны, исключительно за "единую и неделимую"? (здесь мы позволим себе поставить вопросительный знак, так как все вожди Белого движения в своих обращениях к союзникам настаивали именно на мировом значении Белой борьбы. Относительно же "единой и неделимой" будет сказано ниже).
Главные противники Пилсудского спорили между собой, кому из них должны принадлежать земли бывшего великого княжества Литовского (?) (еще один вопросительный знак), в то время как Ленин помышлял о завоевании Европы, а потом и всего мира. Но и после польской победы под Варшавой Пилсудский, несмотря на изведанный им опыт, не переменил своей точки зрения. Большевики потерпели под Варшавой решающее поражение, а затем, в конце сентября 1920 г., в сражении, названном "Неманским", были разбиты вдребезги. К этому времени польская военная мощь достигла почти миллиона штыков и сабель, и перед ней образовалось, в сущности, пустое пространство почти до самой Москвы, притом насыщенное антибольшевистскими крестьянскими восстаниями. А с юга двинулся Врангель...
Но тут происходит нечто непонятное, - говорит Мацкевич. У Врангеля было тогда около 40 тысяч бойцов. Однако, Ленин с высочайшей партийной трибуны бросает отчаянный клич: "Все на борьбу с Врангелем! Все против Врангеля!", ни одним словом не упоминая об угрозе со стороны миллионной польской армии. Снятая с эстонско-финляндского участка 6-я красная армия, последняя боевая опора в северном районе, отправляется не для заслона открытого перед поляками пространства через Белоруссию на Москву, а походным порядком, вдоль польского фронта, на Крым... Что же это гакое? Новое тайное соглашение с большевиками?.. Об этом мы ничего не знаем. Но знаем зато, что Пилсудский 12 октября поторопился заключить мир с этими "уже уничтоженными" большевиками и не только не продвигается вперед, но и поспешно оттягивает свои войска назад. А 15 октября, еще до вхождения в силу заключенного перемирия, распускает все русские, украинские, казачьи и другие антибольшевистские части, сражавшиеся на стороне Польши, якобы "под давлением условий"... Со стороны кого? Исходящих от кого? От разбитого противника?
Так, в общих чертах, представлены г-ном П. М. К-цким в своей статье исторические события, изложенные в романе Мацкевича.
Но, кроме всего этого, есть в романе Мацкевича, - продолжает г. П. М. К-цкий з своей статье, - еще одно место, которое, по-видимому, особенно задело еще многочисленных поклонников Пилсудскогп. Это - описание решающего сра-жения под Варшавой, окончившегося поражением советских армий.
Как известно, красные армии Тухачевского, тогда командующего Западным советским фронтом, были разгромлены ударом по его левому флангу польской ударной группы, сосредоточенной южнее Варшавы, в районе Демблина (бывший Ивангород). Этот стратегический маневр было принято в Польше называть "гениальным". Но уже с того времени и до сих пор идет спор, кто, собственно, был автором этого плана: сам маршал Пилсудский? начальник французской военной миссии в Польше генерал Вейган? или же начальник польского Генерального штаба генерал Розвадовский?
И вот теперь, спустя почти полстолетия, Мацкевич выступил со "скандальным" разоблачением: план этот был чуть ли не фотографической копией русского плана так называемой Варшавско-Ивангородской операции октября-ноября 1914 г., но лишь в повернутом обратно направлении. В 1914 г. немцы наступали с запада на восток на Демблин, южнее Вар-шавы, и контрманевром 2-й и 5-й русских армий были вынуждены отойти обратно на исходные свои позиции под угрозой охвата со стороны Варшавы их почти открытого левого фланга. Заметив опасность занесенного над ними русского кулака, немцы, избежав разгрома, поспешно отошли назад больше чем на 150 клм.. почти к границе Верхней Силезии. В 1920 году большевики шли с востока на запад севернее Варшавы почти вслепую и, не отступив во-время, были разбиты наголову (часть 15-й и остатки 3-й и 16-й красных армий отступили к концу октября на 250 клм. от Варшавы к востоку, примерно на линию Минск-Мозырь. 4-я красная армия, две дивизии 15-й и 3-й кзнный корпус Гая были вынуждены перейти на территорию Восточной Пруссии; где были разоружены немцами и интернированы. КП.).
Но в 1914 году никому не пришло в голову, - говорит Мацкевич, - вести долголетние споры о том, кто был автором русского контрманевра: Великий Князь Николай Николаевич, его начальник штаба генерал Янушкевич или же генерал-квартирмейстер Ставки генерал Данилов. В Польше же, с 1920 года вспыхнул и длится до сих пор спор вокруг авторства этого маневра. Но, добавляет тут Мацкевич, как бы объясняя этот спор, - - если Варшавско-Ивангородское сра-жение было одной лишь из многих операций той войны, Варшавское сражение 1920 г. спасло на 20 лет Польшу, Германию и может быть и всю Европу от коммунистического нашествия. Жаль только, что Пилсудский не оказался более дальновидным, а, наоборот, намеренно не захотел использовать последствий Варшавской победы.
Роман Мацкевича вызвал со стороны известных польских кругов необыкновенно резкую реакцию. Писались уже не только рецензии, но целые статьи и даже "передовицы". К оправданию позиции Пклсудского присоединились и некоторые украинцы, сторонники независимой Украины. Пошли нападки и на русскую эмиграцию, причем приводились примеры ее "содействия" советскому империализму. Апологеты маршала Пилсудского, создавшие по отношению к нему и к его памяти своего рода "культ личности" не могли допустить никаких сомнений ни в его гениальности, ни в его прозорливости с чьей бы то ни было стороны. В марте 1966 г. группа около 50 человек виднейших польских политических деятелей, сре-ди которых бывший маршал сейма (председатель), члены парламента, бывшие министры, военные и т. п. внесли в "Экзекутиву" Польского национального объединения в Лондоне "интерпелляцию", заклеймив произведение Мацкевича: "...ав-тор романа искажает и пачкает историю борьбы польского народа в 1918-20 гг., поносит командиров польских солдат... Бросает тень на пзтоиотизм и мораль польского общества... Роман является вредным с польской политической точки зре-ния..." и т. д.
Многие, правда нашли, что вторжение такого рода в право свободоного творчества является ка,к раз, с точки зрения борющейся за свободу мнения эмиграции, настоящим скандалом. "Интерпелляция" была отклонена. 14 мая того же 1966 г. появилось в польской печати "Заявление" Научного института имени И. Пилсудского, подписанное генералами Тарчинским и Скварчикским, последним, до 1939 года, главой партии "правительственного лагеря" в Польше и командующим во время польско-германской войны одной из польских армий. "Заявление" извещало, что "роман Мацкевича искажает историческую правду... Автор излагает взгляд, что цель польско-советской войны 1919-20 гг. должна была состоять в свержении большевизма в содействии с русскими генералами, хотя эти генералы и боролись за "единую и неделимую"..." и тут несколько неожиданный вывод: "Значит Мацкевич пропагандирует идеи великодержаных русских кругов..." и т. д.
Вся эта полемика не принесла, конечно, ни автору, ни его книге никакого ущерба. Скорее - наоборот, возбудила еще больший интерес и роман стал давно невиданным бестселлером польской эмигрантской литературы. Остается, однако, пожалеть о том, что Мацкевич, очевидно, обошел молчанием мотивы чисто психологического, эмоционального характера, толкнувшие Пилсудского принять решение, которое не имело ничего общего с побуждениями государственной целесообразности, ни с интересами Польши. Мотивы эти настолько явно проистекают из биографии польского маршала, что заслуживают быть здесь приведенными.
Уроженец русской Польши, Пилсудский вынес свою ненависть к России еще с гимназической скамьи (в г. Вильно) 20-летним студентом Пилсудский за косвенное участие в деле о покушении на убийство Императора Александра Третьего был сослан в Сибирь на поселение сроком на 5 лет (главное участие в этом деле принимал брат Ленина Александр Ульянов, за это казненный). По возвращении из ссылки в 1892 г. Пилсудский вступил в революционную организацию "Польская социалистическая партия" (ППС), которая вместе с уклоном к марксизму имела главной целью поднять в Польше народное восстание. Заняв в партии видное место, Пилсудский стал редактором подпольнюй газеты "Рабочая газета". В 1900 году, живя по подложному паспорту, он был обнаружен полицией, захвачен вместе с женой в тайной типографии и посажен в "Десятый павильон" Варшавской цитадели, где содержались наиболее важные государственные преступники. Варшавские власти решили предать его военному суду по статье, угрожавшей каторжными работами. Но Петербург отменил это решение, ограничив наказание опять ссылкой в Сибирь в административном порядке.
Политические друзья Пилсудского выработали план его освобождения. Но так как бежать из Варшавской крепости не было никакой возможности, было решено добиться его перевода в другое место. Для этого Пилсудский решил симулировать душевную болезнь. Большую помощь оказывал заговорщикам один из чинов крепостного штаба некий Седельников, который доставлял заключенному письма "с воли", в том числе и инструкции врача-специалиста относительно способов симуляции.
"Болезнь" Пилсудского заключалась в том, что он впадал в неистовство при виде военного мундира входивших в его камеру лиц, осыпал их бранью, отказывался от приносимой пи-щи под предлогом, что она отравлена, и питался только вареными яйцами. Через некоторое время видный варшавский врач-психиатр Шабашников добился освидетельствования им Пилсудского и "по доброте" или по соучастию в заговоре признал положение заключенного весьма серьезным и требующим клинического лечения. После 8-месячного заключения в крепости, Варшавские власти отправили Пилсудского в петербургский Николаевский госпиталь для душевно-больных, куда в это же время поступил ординатором доктор Мазуркевич, член ППС. Оттуда Пилсудский без особого труда бежал вместе с Мазуркевичем и со своей женой за границу. Жену его освободили еще раньше на том основании, что "жена не отвечает за деятельность своего мужа".
Вернувшись из-за границы нелегально опять в русскую Польшу, Пилсудский принял участие в создании "боевого отдела" партии и приступил к террористической деятельности. Под флагом "национального освобождения", при безучастии народных масс, "боевой организацией" под руководством Пилсудского были совершены покушения на убийство Варшавского генерал-губернатора генерала Скалона и других лиц высшей администрации, убийства чинов полиции, налеты на казначейства. Сам будущий диктатор Польши принял личное участие в ограблении на 200 тысяч рублей почтового вагона на ст. Безданы, близ Вильно.
Начало японской войны поляки встретили жутким молчани-ем, по внешности равнодушным, за которым скрывалось недоброжелательство и скрытые надежды на изменение судьбы Польши. Но ППС откликнулась воззванием, полным злобы и ненависти к России и пожеланиями победы японской армии. Попыток к народному восстанию не было, и отдельные террористические акты исходили исключительно от малочисленной ППС, в особенности с 1905 г., когда во главе "боевой организации" стал Пилсудский.
Эта же партия была единственной из всех российских революционных организаций, которая пыталась войти в договерные отношения с японским штабом. В мае 1904 г. Пилсудский поехал в Токио с предложением сформировать польский легион для японской армии, организовать для японцев службу шпионажа, взрывать мосты в Сибири и т. д.
За это от японцев требовалось для польского восстания оружие, снаряжение и деньги. И, кроме того, обязательство - при заключении мира с Россией потребовать предоставления Польше самостоятельности. Японцы приняли Пилсудского очень любезно, но отказали во всем. Разрешено было только выделить поляков-пленных в особые команды и допустить к мим антирусских пропагандистов. Денег японцы тоже не дали, а только оплатили обратную поездку Пилсудского.
Через несколько часов после объявления войны в 1914 году Пилсудский во главе небольшого отряда из 160 человек поляков-добровольцев перешел русско-австрийскую границу. Позже, из молодых людей, не достигших призывного возраста и из других, через пего уже перешагнувших, были сформи-рованы два польских легиона, входивших в состав 1-й австрийской армии генерала Данкля, и Пилсудский был назначен командиром 1-го легиона.
Серьезного военного значения эти легионы не могли, конечно, иметь, но созданная Пилсудским тогда же "Польска организация войскова" по мере своих сил помогала австро-германцам. Она несла тайную разведывательную службу и совершала партизанские действия в тылу русских армий.
Как видно из этого жизнеописания маршала Пилсудского, связанный всем своим активным сотрудничеством в прошлом с русскими крайне левыми революционными организациями, Пилсудский предпочитал "красную" Россию любой иной, но можно все же удивляться тому, что, будучи, в то же время и горячим польским патриотом, он, ослепленный ненавистью ко всякой другой России, не сумел трезво оценить ту смертельную опасность, которую представлял для Полыни воинствующий коммунистический режим в России, не скрывавший своей конечной цели мировой революции.
Вообще говоря, вся эта "невеооятная суматоха", по выражению П. М. К-цкого. поднявшаяся по поводу романа "Лева вольна", дело как будто чисто польское. Но и для нас, участников Белого движения и для наших единомышленников оно представляет интерес, во-первых, потому, что аргументы, которыми пользовались, и могут еще воспользоваться, полемисты, правильно или неправильно определяют политику вождей Белого движения з смысле ее доброжелательности или же враждебности к польской независимости и, во-вторых, еще и потому, что прием, к которому прибегли тогда руководители польской политики в русском вопросе, чтобы не допустить победы Белого движения, за что теперь расплачивается польский народ, "даже. в глубоких сумерках современной политической морали представляет собой явление необыч-ное", как написал в 1937 году генерал Деникин.
Нужно, в первую очередь, расшифровать содержание одной из руководящих идей Белой борьбы, выраженной в формуле "Единая и неделимая", по отношению к двум государстнвен-ным новообразованиям, возникшим на развалинах Российской империи после революции 1917 года, к Польше и Финляндии. В девизе этом поляки видели будто бы угрозу самому существованию независимого Польского государства (см. выше "Заявление", подписанное генералами Тарчинским и Скварчинским). Относительно этих опасений, как увидим дальше, следовало бы напомнить обоим генералам некоторые факты.
14 мая 1919 г. французский премьер-министр Клемансо, от имени "союзных и примыкающих к ним держав", обратился к Верховному Правителю адмиралу Колчаку с официальным заявлением, в котором ставил одним из прочих условий оказания помощи матеоиальной поддержкой адмиралу Колчаку, и "тем, кто примыкает к нему" признание адмиралом независимости Польши и Финляндии.
Ответ адмирала Колчака, отправленный 4 июня 1919 г., за-ключавший в себе существенные мотивы многократных заявлений самого адмирала, генералов Деникина и Юденича, взгляды широких слоев русской общественности самых разных политических оттенков, кроме, конечно, "самостийных", так же как и подавляющего большинства командного состава и офицеров белых армий, гласил:
"Признавая, что естественным и справедливым следствием войны (1914-18 гг.) является создание единого польского го-сударства, русское правительство (адмирала Колчака) считает себя вправе подтвердить независимость Польши, объявлен-ную 17 марта 1917 г. Временным правительством России, все распоряжения и обязательства которого мы приняли на себя.
Окончательная санкция определения границы между Россией и Польшей в соответствии с вышеприведенными основаниями должна быть отложена до созыва Учредительного Собрания". В вопросе о признании независимости Финляндии добавим, oпо Временное правительство "не успело" до своего падения признать таковую, почему в своем ответе адмирал Колчак, признавая финляндское правительство "де факто", ставил окончательное решение финляндского вопроса в зависимость от санкции опять-таки будущего Учредительного Собрания.
С своей стороны, генерал Деникин (сам по происхождению наполовину поляк, так как мать генерала Деникина, урожденная Вржесинская, полька из гор. Стрельно, в германской Польше, до конца своей жизни в 1916 году, по свидетельству генерала Деникина, плохо говорившая по-русски) написал в своих "Очерках русской смуты": "Мое признание независимости Польши было полным и безоговорочным, и я лично относился с полным сочувствием к возрождению Польского государства. До падения Германии (11 ноября 1918 г.), когда Польша еще находилась в австро-германских тисках (территория Польши была в то время еще зккупирована немцами и австрийцами), я формировал в Добровольческой армии польскую бригаду "на правах союзных войск", с самостоятельной организацией и польским командным языком. Часть этой бригады под начальством подполковника Малаховского приняла кратковременное, но видное участие в боях на Ставропольском направлении. Когда в декабре 1918 г. в водах Черного моря появились союзные корабли, французские и английские, я отправил польскую бригаду со всей ее материальной частью на русском пароходе в Одессу, откуда она двинулась на родину, на присоединение к польской армии.
В конце мая 1918 г. в штаб армии приехал из Киева, еще занятого немцами, полковник Зелинский в качестве представителя негласной организации, образовавшейся из состава разгромленных и распущенных немцами польских корпусов русской армии. Впоследствии его полномочия были подтвержде-ны "главным комитетом польских войск на Востоке", подчиненным парижскому польскому "Верховному национальному комитету".
С начала 1919 г. на территории Вооруженных сил Юга Рос-сии (ВСЮР) находился уполномоченный этого комитета, признанного Антантой, граф Бем-де Косбан".
Во время Крымского периода Белой борьбы, при сменившее генерала Деникина ча посту Главнокомандующего ВСЮР генерале Врангеле в числе других иностранных военных миссий, английской, французской, американской, японской и сербской, была уже и польская миссия. В июле 1920 г., с согласия польского правительства был командирован из Кры-ма в Варшаву военный представитель генерала Врангеля генерал Махров, в задачу которого, среди других, входило формирование в пределах Польши из остатков отрядов Булак-Балаховича и полковника Пермыкина и из русского населе-ния Польши - 3-ей русской армии (в Крыму были 1-я и 2-я армии), до соединения польского фронта с войсками генерала Врангеля - под общим оперативным руководством польского командования. В сентябре 1920 г. начальник польской военной миссии в Крыму уведомил генерала Врангеля о том, что польское пра-вительство изъявило свое согласие на формирование в Польше русской армии численностью до 80 тысяч человек, кото-рая должна была быть выдвинута на правый фланг польского Волынского фронта.
"Представители польского правительства в Крыму продолжали заверять меня. - - написал генерал Врангель- в своих "Воспоминаниях", - об искреннем желании поляков войти в соглашение с нами. Прибывший из Варшавы в Крым в сентябре член польской военной миссии князь В. С. Любомирский заявил, что руководящие польские круги чрезвычайно сочувственно относятся к заключению союза с генералом Врангелем и он, князь Любомирский, был убежден, что союз этот будет заключен в самом ближайшем будущем". Из сказанного выше можно заключить, что у генерала Врангеля, также как у адмирала Колчака и генерала Деникина, признание полной независимости Польши было самим собой разумеющимся и не требовало с его стороны никаких особенных и специальных деклараций.
Трудно и представить себе какое-нибудь другое, более определенное признание полной самостоятельности Польско-го государства вождями Белого движения.
Оставался нерешенным один только вопрос об установлении границы между Россией и Польшей. Целым рядом международных договоров, заключенных в 1919 г., была установлена основная западная граница Польши. Что касается восточной ее границы, то с весны 1919 г. союзная комиссия изучала этот вопрос, решение которого без России представляло непреодолимые трудности. И Верховный союзный совет, эманация Версальской мирной конференции, все откладывал свое решение. Осенью 1919 г. по настоянию Польши Верховный союзный совет определил наконец временную восточную границу, проведя ее примерно по рубежам бывшей русской Польши.
Союзные державы считали, что эта линия соответствует заявлению русского Временного прави-тельства от 17 марта 1917 г. об этнографической основе размежевания, тогда как дальнейшее ее расширение на восток ставилось в зависимость от санкции и согласия будущего российского Учредительного Собрания.
Это решение вызвало в Польше взрыв негодования. В польской печати и в Сейме (палата депутатов) раздались в самой резкой форме требования о присоединении к Польше, в той или иной форме, Литвы, большей части Белоруссии, Волыни и Подолии.
Такое одностороннее предрешение Польшей вопроса огромной важности имело против себя политику держав Согласия, и Литвы, и русских противобольшевистских правительств, и, конечно, вооруженное противодействие Красной армии.
Парижское русское политическое совещание (бывшие российские послы, Маклаков - во Франции, Гире - в Италии, Бахметьев - в США и бывший министр иностранных дел Извольский, под председательством первого председателя Временного правительства кн. Львова) и противоболыпевистские правительства в Омске и в Екатеринодаре, все были совершенно единодушны в основах своей польской политики; сохранение временной границы, намеченной Верховным союзным советом, этнографическое начало, как база окончательного разграничения, и - санкция будущего Учредительного Собрания.
Если все они так откладывали установление окончательной русско-польской границы на этнографической базе, совместно польской и будущей русской властью, как это предусматривало решение Верховного союзного совета, то вовсе не по-тому, что "не признавали" независимости Польши, а просто потому, что невозможно было и вообразить себе принятие такого важного решения в тогдашнем хаосе международной и междоусобной борьбы, при наличии все время меняющихся фронтов и полной невозможности переписи населения, проживающего в приграничной местности, и это убеждение полностью разделяли и союзники.
До лета 1919 г. никакой связи с польским правительством командование В.С.Ю.Р. не имело. Как полковник Зелинский до своего отъезда в Польшу с польской бригадой, сформированной в Добровольческой армии, так и граф Де-Косбан, бы-ли при белом командовании представителями только Польского национального комитета, но никакого официального представителя польского правительства на Юге России не было. События и политические настроения в тогдашней Польше были белому командованию мало знакомы, и штаб гене-рала Деникина настаивал на необходимости скорейшего установления связи с поляками, воздействуя в этом направлении на союзных представителен при генерале Деникине и на графа Бем-де Косбан. В Варшаву был командирован военный представитель ВСЮР полковник Долинский, но от него не получалось никаких известий. Как стало известно потом, полковник Долинский, под предлогом каких-то формальных недочетов в его грамоте, не был даже признан в качестве представителя генерала Деникина и претерпел не мало унижений.
Легко понять, что боевое сотрудничество польской армии и ВСЮР в борьбе с общим врагом грозило советской власти свержением. В этой оценке сходились все три стороны: бе-лые вожди, польские руководители и сами большевики. На таком сотрудничестве настаивали и адмирал Колчак, и генерал Деникин, и в следующем, 1920 году настаивал на нем и генерал Врангель. Настаивали, разумеется, в интересах Белого движения, но также и потому, что были убеждены в том, что судьбы России и Польши находятся в явной и роковой зависимости от долголетия советской власти. Убежде-ние было, оказывается, пророческим, как это увидели теперь все, и в том числе и польские эмигранты.
Но совершенно неотложная необходимость во взаимодействии польской армии с белыми армиями - в обоюдных интересах - стала особенно очевидной к концу лета 1919 г., когда поляки в своем продвижении на восток достигли линии Двинск (искл.) -Бобруйск-Каменец Подольск, в то время как с востока и с юга, к Каменец-Подольску и к Киеву, опрокидывая советские и петлюровские части, приближались белые войска Киевской (генерала Драгомирова) и Новороссийской (генерала Шиллинга) областей.
Наконец, в сентябре 1919 г. прибыла в Таганрог, тогдаш-нее местопребывание штаба генерала Деникина, польская военная миссия генерала Карницкого, бывшего генерала русской службы, встреченная с большой торжественностью и сердечностью. На приеме в честь миссии генерал Деникин приветствовал послов Польского государства седующими словами:
"После долгих лет взаимного непонимания и междоусобной распри, после тяжелых потрясений мировой войны и общей разрухи, два братских славянских народа выходят на мировую арену в новых взаимоотношениях, основанных на тож дестве государственных интересов и на общности внешних противодействующих сил. Я от души желаю, чтобы пути наши более не расходились. Подымаю бокал за возрождение Польши и за наш будущий кровный союз!"
Начались переговоры. Генерал Карницкий интересовался больше вопросами будущей восточной границы Польши, генерал Деникин, указывая на несвоевременность окончательного разрешения этого вопроса, настаивал на согласовани действий польских армий с ВСЮР и на крайнюю необходимость, в обоюдных интересах, немедленного наступления польской восточной армии до линии верхнего Днепра, примерно от Орши до устья р. Припяти, в общем направлении на Мозырь, с установлением в зоне польского наступления русской администрации, подчиненной на время операций польскому командованию на общем основании "Положения о полевом управлении войск".
Такое продвижение не представляло для поляков никакие трудностей и не требовало никаких особенных жертв (во всяком случае стоило бы неизмеримо меньше крови и разорением чем предпринятый поляками в 1920 году "Киевский поход" и последовавшее за ним вторжение в Польшу большевистских армий, последствия же его могли бы быть решающими. |И что имело бы следствием и приближение момента разрешениями вопроса об установлении окончательной границы между Россией и Польшей.
Генерал Карницкий запрашивал Варшаву, проходили недели за неделей, а ответа из Варшавы не получалось. Между тем положение белых войск Киевской области, занявших Киев 30 августа, становилось угрожающим. 12-я красная армия, сплющенная между ними и 6-й польской армией генерала Листовского, оставив против поляков лишь слабый заслон, всеми своими силами обратилась на фронт Киев-Чернигов против войск генерала Драгомирова. Польские войска не двигались с места.
Встревоженный прекращением военных действий на польском Волынском фронте, генерал Деникин запросил генерала Карницкого о причинах такого затишья и получил от него заверение, что, по чисто военным соображениям, было заключено трехнедельное перемирие, срок которого уже кончается и военные действия "вероятно" уже возобновились.
Красные армии на Южном фронте, против войск Вооружен-ных сил Юга России, тем временем все больше и больше усиливались переброской дивизий с польского фронта из 15-й и 16-й красных армий, 12-я армия спокойно дралась с белыми войсками Киевской области, просто повернувшись к полякам своим тылом, и все резервы красного главнокомандования, предназначавшиеся для польского фронта, были также брошены на Южный фронт, против белых армий генерала Дени-кина. Все эти переброски довели силы большевиков в октябре и ноябре 1919 г. до 160 тысяч бойцов (численность красных войск взята из советских источников) против 94 тысяч войск Вооруженных сил Юга России к началу октября (по данным, приводимым генералом Деникиным, - войска Киевской области 9 т., Добровольческой армии 20,5 т., Донской армии 50 т. и Кавказской армии 41,5 т.). Превосходство, решившее в последующих боях участь белых армий Юга России.
В конце сентября и в начале октября военные действия на Волынском участке польско-советского фронта прекратились совсем, а в советской России власти, не обращая внимания на угрозу "белополяков" (почему "бело"?), вдруг выбросили новый лозунг: "Все - на Деникина!".
Именно в этот период, в создавшейся к концу лета 1919 года военно-политической обстановке, Польше предстояло сделать выбор между сторонами... И выбор был сделан.
Осенью 1919 года начальник Польского государства маршал Пилсудокий заключил с большевиками тайное соглашение, в силу которого большевики обязывались приостановить военные действия на северном участке польско-советского фронта (Двинск-Полоцк), а поляки - не предпринимать наступления Для содействия генералу Деникину на фронте Киев-Чернигов. В Польше, по желанию Пилсудского, на эти темные страницы прошлого до его смерти в 1935 году был наложен запрет. Только после 1935 года ближайшие военные сотрудники покойного маршала генералы Галлер (бывший начальник Генерального штаба) и Кутшеба (бывший начальник отдела оперативных планов) напечатали свои воспоминания, вскры-вающие подробности тогдашней польской военной политики в отношении Белого движения. История этого соглашения такова:
Видя в комбинированном наступлении польских войск и Вооруженных сил Юга России свою конечную гибель, совет народных комиссаров командировал к Пилсудскому в двадцатых числах сентября 1У19 г., во главе отправлявшейся на польский фронт "делегации русского Красного креста", поляка коммуниста, члена Центрального исполнительного комитета, Мархлевского, друга и соучастника Пилсудского по прежней революционной деятельности в России.
Мархлевский убедил Пилсудского в общности интересов большевиков, и поляков перед лицом "опасности", представляемой Вооруженными силами Юга России, и добился от него приостановки польского наступления, чтобы дать большевикам возможность покончить с белыми войсками генерала Деникина,
Штаб Пилсудского поручил некоему подпоручику Бирнбауму войти в контакт с Мархлевским "для разведки об истинных военных целях советов". Это взаимное "осведомление" продолжалось в течение конца сентября и в октябре, а 3 ноября 1919 г. Пилсудский командировал к Мархлевскому капитана Боернера уже с прямым предложением остановки военных действий.
На самом деле остановка польского наступления на опаснейшем для большевиков направлении, то есть на том, где наступление могло помочь войскам генерала Деникина, на Украине, произошло задолго до 3 ноября, что можно видеть из "вербальной" ноты, переданной Боернером Мархлевскому (см. ниже) и также из официальной советской истории гражданской войны, где сказано кратко и даже несколько загадочно для непосвященных: "Противоречия между деникинцами и белополяками умело использовались советским командова-нием" (т. 4-й, стр. 219). Затем, уже более конкретно, история говорит: "Борьбу советских войск облегчали противоречия между деникинцами и белополяками. В дни решающих боев на Южном фронте в октябре-ноябре 1919 г. белополяки фактически прекратили активные боевые действия против Красной армии" (стр. 220) и наконец: "На Березине наступление польских войск в сентябре 1919 г. было остановлено. В по-следующих решающих боях 1919 года белопольская армия фактически не принимали участия" (стр. 207).
В "вербальной" ноте, обращенной при посредстве Боернера к советам, говорилось ясно:
"Содействие Деникину в его борьбе против большевиков не соответствует польским государственным интересам. Удар на большевиков в направлении на Мозырь несомненно помог бы Деникину и даже мог бы стать решающим моментом его победы. Польша на Полесском фронте имела и имеет достаточно сил, чтобы этот удар осуществить. Разве мы осуществили его? Разве это обстоятельство не должно было открыть глаза большевикам?" Боернер должен был лишь прочесть Мархлевскому ноту Пилсудского, отнюдь не давая в руки большевикам никаких письменных следов соглашения. Факт соглашения приходилось скрывать и от штаба генерала Деникина, куда была послана польская военная миссия для фиктивных переговоров, и от Англии и Франции, оказывавших политическую поддержку и материальную помощь Польше вовсе не в качестве пособницы большевиков. С этой целью маскировки местные столкновения между мелкими частями должны были продолжаться исключительно в целях симуляции, чтобы бездействие сторон не казалось никому слишком подозрительным.
Советское правительство хранило тайну нерушимо... до 1925 года, когда по случаю смерти Мархлевского советская печать поведала, какую великую услугу оказал покойный российскому коммунизму. Но представляется маловероятным, чтобы польская общественность, по крайней мере - "правая", не обратила внимания на странное молчание 'польских пушек на Киевском направлении. Так или иначе, об этом вопросе тогда не говорили, и польская пресса явно замалчивала его.
В то же самое время в Таганроге, в штабе генерала Деникина, польская миссия вела переговоры с правительством Юга России... А генерал Карницкий, начальник польской военной миссии, бывший генерал русской службы горячо уверял генерала Деникина в том, что и начальник государства (Пилсудский) и глава правительства (Падеревский), напутствуя его "требовали во что бы то ни стало добиться соглашения", счи-тая, что "иначе положение Польши между Германией и Россией грозит чрезвычайными последствиями". Генерал Карницкий горячо уверял генерала Деникина и союзные миссии при Штабе генерала Деникина ("я хочу думать, - говорит генерал Деникин, - вполне искренно"), что у Польши нет никакого соглашения с советами.
Подобные же заявления делались в Варшаве обеспокоенным представителям Франции и Англии, в частности - уполномоченному английского правительства Мак-Киндеру и генералу Бриггсу, которые вели в польской столице переговоры о взаимодействии польских армий с войсками генерала Де-никина. Генералу Бриггсу Пилсудский, например, объяснял;
отсутствие такого взаимодействия с русскими противобольшевисгскими силами тем, что ему "к сожалению, не с кем разговаривать, так как Колчак и Деникин - реакционеры и? империалисты".
В декабре 1919 г., уезжая в Польшу, представитель польского правительства при прощании с генералом Деникиным оправдывался по поводу рокового бездействия польских войск на Волынском фронте тем, что в Варшаве считают, будто бы генерал Деникин не признает даже независимости Польши и, кроме того, не имеет настоящих полномочий, вследствие чего там ждут результоов сношений с адмиралом Колчаком. Генерал Карницкий обещал немедленно по приезде в Варшаву "разъяснить досадкое недоразумение"... (Польской миссии было известно о предоставлении Верховным Правителем адмиралом Колчаком генералу Деникину права сношений с Польшей и с другими державами, с территориями которых соприкасались Вооруженные силы Юга России).
Только в конце декабря 1919 г., уже после падения "белого" Киева, оставленного 15 декабря,польские войска возобновили военные действия на севере, а на Волынском фронте генерал Листовский стал без боя занимать города, покидаемые отступавшими к Одессе добровольцами.
Об этой трагедии белых армий генерал Галлер с холодной жестокостью говорит в своих воспоминаниях:
"Слишком быстрая ликвидация Деникина не соответствовала нашим интересам. Мы предпочли бы, чтобы его сопротивление продлилось, чтобы он еще некоторое время связывал советские силы. Я докладывал об этой ситуации Верховному вождю (Пилсудскому). Конечно, дело шло не о действительной помощи Деникину,а лишь о продлении его агонии".
Только с этой именно целью была предположена диверсия против советского фронта "после того, как большевики займут Полтаву". Но от этой мысли Пилсудский и Галлер скоро отказались: "Мы пришли к убеждению, - написал Галлер, - что диверсия эта принесла бы нам мало пользы".
Понятно, конечно, почему Пилсудский молчал обо всей этой истории до конца своей жизни и заставлял молчать других. Когда запрет этот был снят, его соучастники (хочется написать "сообщники") стараются оправдать его и свои деяния.
Какие же мотивы приводят они?
Во второй "вербальной" ноте в начале декабря 1919 г. капитан Боернер передавал советскому правительству:
"В основу политики начальника государства положен факт, что он не желает допустить, чтобы российская реакция восторжествовала в России. Поэтому все в этом отношении, что возможно, он будет делать, хотя бы вопреки пониманию советской власти. Из этого признания советское правительство давно уже должно было сделать соответствующие выводы, тем более, что давно уже реальными фактами начальник государства доказывал, каковы его намерения".
Второй мотив оправдания приводит генерал Кутшеба:
"По сведениям генерала Пилсудского... Деникин отказался признать полную государственную независимость Польши и ее право голоса в вопросе о будущем тех земель, некогда польских, которые по разделам достались России..." и поэтому
"Погром советской армии привел бы к утверждению правления Деникина и, в результате, к непризнанию интегральной самостоятельности Польши". "Такое оправдание, - написал генерал Деникин в 1937 году, - при наличии архивов, "белых", английских, французских, еще при жизни десятков союзных деятелей, бывших посредниками в сношениях между Таганрогом и Варшавой, такое "оправдание" расчитано, очевидно, только на полную неосведомленность читателей". Что же касается отношения генерала Деникина к польской независимости, по причинам не только формальным, но и идейным, оно было уже достаточно освещено выше.
Наконец, третий мотив: вопрос о восточной границе Польши.
Как написал в 1937 году генерал Деникин, - вопрос этот силою вещей не мог получить в те поры своего окончательного разрешения. Генерал Деникин настаивал на сохранении временной границы, (определенной Верховным союзным советом) впредь до разрешения судеб приграничных земель совместно польской и будущей общероссийской властью на этнографической базе. Какое же иное решение этого вопроса могло быть более справедливым и реально выполнимым в Тогдашних условиях при отсутствии общепризнанной всероссийской власти?
Но и этот мотив, как оказывается, был только фикцией. Вопрос о русско-польской границе не играл роли, так как маршал Пилсудский задавался иными планами, более гранди-озными. По свидетельству генерала Кутшебы, маршал стремился к "новой организации восточной Европы" путем полного раздела России и сведения ее территории в "границы, населенные только коренным русским населением...""
Еще задолго до вступления в сношения с генералом Деникиным Пилсудский подготовлял "союз" с Петлюрой, союз, который, по словам польского историка Станислава Кутшебы, имел целью отделение Польши от России не русско-польской границей, а буфером, в виде "враждебного России и тяготеющего к Польше (вассального) государства - Украины, страны плодородной, богатой углем и заграждающей России пути к Черному морю".
Пилсудский полагал, что "только путем реституции Украины поляки могут обеспечить себя с "востока" и что только в том случае "Деникин стал бы нашим союзником, если бы он не противился политическим тенденциям отрыва от России инородных элементов" и, в частности, "признал бы украинское движение".
"Пособников в разделе России среди вождей Белого движения не нашлось, - написал генерал Деникин после опубликования воспоминаний бывших сотрудников маршала Пилсудского. И потому в польской главной квартире было решено:
"Так как официальное строительство Украины (как враждебного России самостоятельного государства) выявило бы наше враждебное отношение к Деникину, что для нас невыгодно, - то планы эти надлежало скрывать и от Деникина и от Антанты и к выполнению их - можно приступить только после падения Деникина".
Так гласила инструкция, данная Пилсудским генералу Листовскому, командующему польским Волынским фронтом. Но "отторжение" Украины от России в 1920 году казалось однако совершенно непосильным для польской армии даже при пораженческом советском правительстве и при разбитых наголову красных армий Тухачевского. Поэтому так легко, по Рижскому мирному договору между Польшей и большевиками, и Петлюра и Украина были брошены на произвол судьбы.
Но вот генерал Кутшеба задает в своих воспоминаниях вопрос: "Верно ли, что Польша предала украинцев?" И сам отвечает:
"Если бы не польско-украинская кровь, пролитая во имя этого дела, если бы не политическая программа (Пилсудского) 1920 года, быть может не существовала бы сегодня Украина как самостоятельная республика". "
С чувством удивления... и стыда за автора читаешь эти строки, - говорит генерал Деникин. - Во-первых, как известно, первоначальная инициатива признания Украины как самостоятельного государства исходила не от Польши, а от немцев и, во-вторых,... не дай Бог, генерал Кутшеба, чтобы ваша родина стала когда-нибудь такой же "самостоятельной" республикой, как советская Украина!"
Это искреннее пожелание генерала Деникина исполнилось только наполовину. Если Польша не стала точно такой же "самостоятельной" республикой, как советская Украина, то лишь потому, что это оказалось, по тем или иным причинам, невыгодным советской власти в России.
"Таким образом, - продолжает генерал Деникин, - в све-те исторической правды "борьба против российской реакции", "высокая историческая задача освобождения украинского народа", "непризнание Деникиным государственной самостоя-тельности Польши", и другие такие же мотивы, все это оказалось лишь неудачной маскировкой безграничного национального эгоизма. Вопрос в те дни сводился исключительно к разрешению страшной по своей простоте дилеммы: содействовать ли национальному возрождению России или же способствовать коммунистическому порабощению России и ее разделу".
Большевизм победил. Результаты этой победы не только для России, но и для всего мира, известны. В своих "Очерках русской смуты" генерал Деникин заканчивает' главу о взаимоотношениях вождей Белого движения с возрожденной Польшей, говоря:
"С русской национальной точки зрения политика маршала Пилсудского не может не вызвать глубокого возмущения. Но, может быть, мы не правы и слишком пристрастны, может быть русскую политику маршала Пилсудского не следует рассматривать иначе как с точки зрения вреда или пользы от нее для польского народа, отбросив все другие соображе-ния, в том числе и моральные? Пусть так...
Но на этот последний вопрос история дала уже свой ответ: через полгода большевистские рати, внося разорение и ужас, подходили к стенам Варшавы и Львова, поставив на край гибели возрождавшуюся польскую государственность.
Завершила ли этим бедствием историческая Немезида суд свой над деяниями вождей неповинного народа или это был лишь гром перед грозою?"
В 1926 году, когда генерал Деникин писал это, он не мог еще знать ответа на задаваемый им вопрос, как не знал он и будущего, когда в 1937 году, после выхода в свет воспоминаний Галлера и Кутшебы, написал:
"И не раз еще, быть уожет, неповинному польскому наро-ду придется горько пожалеть о том, что в 1919 году вожди его предали "белую" Россию".
Теперь мы знаем, что испытания польского народа не окончились с польско-советской войной 1919-20 гг., которая действительно была только "громом перед грозою". С тех пор польскому народу пришлось испытать ужасы войны 1939 года, увидеть новый раздел Польши между СССР и гитлеровской Германией, пережить трагедию Катыни и подавление в августе 1944 года восстания Бор-Коморовского, в то время как советские армии безучастно взирали на это с другого берега Вислы, и все это для того, чтобы после 1945 года оказаться в вассальной зависимости от наследников былых партийных товарищей маршала Пилсудского, правящих теперь Советским Союзом.
И если сейчас мы возвращаемся к этой теме, то не только потому, что все рассказанное выше является частью истории Белого движения, но еще и для того, чтобы все те, кто сегодня горячо сочувствует польскому народу в его борьбе с навязанным Польше коммунистическим режимом, знали - кому и чьей политике поддержки большевиков в трагические для национальной России дни поляки обязаны всеми испыта-ниями, выпавшими на долю их родины, так же как и своим сегодняшним днем.
К. Перепеловский.
